ШЕМЯКИНСКАЯ БУТЫЛЬ
«Шемякинская бутыль» наполнена буквами. Буквы – не мёртвая материя, они не желают быть неподвижными. Буквы стремятся стать речью, словом, фразой. Они непрестанно перемещаются в бутыли; движение их напоминает движение молекул в жидкости или газе. В результате хаотического перемещения букв образуются слоги, слоги складываются в слова, слова – в фразы. Фразы выливаются из бутыли и, затвердевая, образуют кристаллическую решётку стихотворения.
Перед нами жизненный цикл речи «Шемякинской бутыли». Как по-разному пробует она говорить! То напустит символистского туману; то перейдёт на остросовременный язык; по душе ей и мягко-лирические образы, бывшие в поэтическом обиходе в конце девятнадцатого века, и кажущаяся невнятица «автоматического письма». Даже речь «Капризной Ляльки» попала сюда, что неудивительно: ведь тот, кто учится говорить (пусть стихами) – всегда ребёнок.
Слова ищут форму. Слова учатся говорить. Слова ещё раз проходят путь, пройденный поэзией двадцатого века – проходят его самостоятельно для себя. В конце этого пути их ждёт пустота, где отдельно живут точки, многоточия и другие знаки – между ними уже нет связи, есть только «Соответствия». Знаки высыпались из «Шемякинской бутыли», разбившейся под напором беспокойных букв.
О чём же говорят стихи «Шемякинской бутыли»? Разумеется, это не тематический сборник; тем не менее выделить одну тему в нём можно. Это тема преодоления абстракции, переход от музыки к живописи средствами стиха. Соотношение абстрактного и конкретного изменяется на протяжении сборника полностью. Так образы первых стихотворений трудно даже назвать образами: ничего зрительного, ничего собственно «образного». Скорее – символическое, облечённое в звучание стиха. Постепенно «запредельное» сменяется земным: стихи становятся адекватным выражением вполне конкретных переживаний. Этот переход осуществляется плавно; потом – ещё один переход, на этот раз – резкий: переход от классического рифмованного стиха к верлибру сюрреалистического толка. Здесь живописная конкретика достигает высшей точки. Эти стихи вообще похожи на живописные полотна: статичные, с обилием ярких красок и впечатляющих образов. Однако и это не конец. А в конце сборника зрительный образ вырвался на свободу из рамок стиха, и получилось нечто вроде барочных или авангардистских «фигурных стихов». Однако «фигурные стихи» «Шемякинской бутыли» – это уже почти чистая графика, из которой слово исключено. Сюда же примыкает и сама «Бутыль» – некое графически-коллажно-литературное произведение. И вот она разбилась. В пыль. Что-то будет дальше?
Ольга Бараш
***
О. М.
Ты думал целый мир перевернуть.
Там звёзды иглами на голову упали,
Здесь месяц ятаганом ранил грудь.
Ещё шептали губы до рассвета.
Дрожали яблоки желтеющих глазниц.
И вдруг застыла грешная планета
На чёрном веере эбеновых ресниц.
Сочилась кровь на белые страницы –
Из медных лёгких вышел первый стих.
Взлетела ввысь встревоженная птица,
И выстрел на мгновение затих…
Пусть говорят: мой стих, как совесть, юн.
Душа ещё не встретила рассвета
И пальцы не коснулись вещих струн.
Так на черте далёкого предела
В лучах заката светлый день потух.
Душа моя, не знающая тела,
В себя вместила подземельный дух.
Ранил грудь, как протазан,
Чтоб в сознанье аравийский
Разразился ураган,
Чтоб в сумятице альпийской,
В лаврах звёздного огня
Бился череп олимпийский,
Раздавался храп коня
И в пучине мирозданья
С вихрем скачущих смычков
Лился голос состраданья
В ширь рассветных берегов!
На сосну залезший бес:
«Говорят, что не бывает
В жизни сказок и чудес».
Так по кладбищу алмазов
Бродит нищенкою тень
И подбитым светит глазом
В подземелье грешный день.
Современного сознанья,
Как бутылочная пробка,
Вылетает в мирозданье
И висит в мирах сусальных,
Обложив себя оброком
Революций сексуальных,
Как прозрением пророков.
Смотрел Создатель без печали,
И, как забытые скрижали,
За Ним лежала глубина.
И тем верней звучит струна,
Когда душа погружена
В пучину мирового духа
И треугольная луна
К нему прикладывает ухо.
Впервые заглянувшая в мой сад,
Где воздухом пронзительно венозен
Немного пожелтевший виноград
И старая лирическая тема
Вдруг озарит протяжный сон души,
Чтоб на бумагу в стройную систему,
Как сумерки, легли карандаши.
Как первый лёд, внезапно случаются стихи.
И там, где безвозвратно погасли небеса,
Осталась от заката косая полоса.
Очнувшись на обугленной земле.
Холщовый день, как сумрак, поседел
Сто сорок раз в черничном феврале.
Кричали чайки чаще, чем всегда,
Как мимо пролетевшие года.
Электрички-истерички,
Как забытые былички.
Мимо время мчится вдаль,
Как туманная вуаль.
Поставив в Хаос двоеточие
И восклицанья твёрдый знак –
Очи точит.
Снится горький цвет рябины
Без причины.
В звёздном небе – многоточий
Клавесины.
Как тревожно пахнет вереск
В час закатный.
И волна несёт на берег
Свист булатный.
Воздух пронзительный – синие мысли.
Небо вечернее – море закатное.
Утро рассветное – ночь благодатная.
Шёпоты близкие – посвисты дальние.
Кружатся, кружатся вальсы прощальные.
Всё перепуталось, всё оборвалось.
В сердце звезда, как булавка, осталась.
Лунные сумерки, нежные очи.
Счастье короткое, долгие ночи.
Падают вёсла за красными вёснами
В заводи звёздные –
Поросль росную.
Щуки глубокие
Рыщут стоокие.
Жабрами дышат,
Порами слышат,
Только не пишут.
В сердце тревожная нота запала.
В чём тут причина и где тут начало?
Судьба,
Как летопись,
Легла на стол фатально,
Собой заворожив опальные снега.
По ком звонил так долго и прощально
Печальный колокол забытого стиха?
***
Лихо скроенная тройка
По России мчится бойко.
Прерывает санный след
На скаку велосипед.
Только слышен перезвон –
Динь да дон со всех сторон.
КАПРИЗНАЯ ЛЯЛЬКА
Где твоя книжка?
– Мама, мама, моя Ляля,
Словно неживая.
Была розовая Ляля,
Стала голубая.
Коробок со спичками
Прыгает лягушкой,
И смеются надо мной
Гадкие игрушки.
Чернильных рек
Прольётся в снег
На санный след
Далёких лет
Рассыпались часами
Которые мы собираем
Сами
Скальпелем науки
И как таблетку
Вынули луну
И усами, точно вилкой,
Замыкает сеть проблем.
Переводчица в накладе.
Шесть элегий из тетради
Вытекают между тем.
Как городской романс, написанный
С глубоким вздохом волны.
С печальных глаз
Слетает туманная пелена,
Словно чайка,
И с криком падает
В прошлое.
Время остановилось
14-ого февраля 1965 года
В 6 часов вечера.
Так наша душа обретает плоть,
Чтобы вернуться
В смесительное лоно природы.
С тех пор уже двадцать веков
Тяжким грузом
Лежат на моей совести.
С каждым днём
Я погружаюсь всё глубже
В продолговатый сон,
Навеянный полётом пчелы.
Какая бывает свойственна только детям
Если я стану художником
Я напишу картину
Проливающую свет сквозь сон
Я думаю это произошло потому
Что ребёнок играющий с цветными кубиками
Вдруг оторвался от своих привычных занятий
И впервые увидел воздушные кегли
Стоящие перпендикулярно
Как ртутные столбики звёзд над уровнем моря
По которому с разбега
Словно горящий жираф Сальвадора Дали
Врывается солнечная повозка
И зараз выбивает новолуние
В расшатанной челюсти двадцатого века
Мне страшно на выдохе дня
Когда нить тьмы
Крадётся в игольное ушко
И расставляет воздушные мальстремы
Как мишени рассыпчатых городов
В силках паутины
Я странник
Забредший в туманные леса
Где тлен и сырость
Расщепили гармонию звука
.
***
Разбилась шемякинская бутыль
В пыль.
Рига – Москва.