Урна Сатурна, или «Иссякла свобода верлибра…»

«Сад сходящихся тропок» - третий сборник Артура Крестовиковского, книга белых сонетов. Две предыдущие книги «Паутина» и «Бочка Диогена» составлялись поэтом из стихотворений разных лет и являли собой причудливый хоровод поэтических форм: степенная силлабо-тоника соседствовала с «вычурным» верлибром, аскетически-готический стих чередовался с прозаическими миниатюрами и стихотворениями в прозе.
Казалось, поэт стремился продемонстрировать своё мастерство через овладение всеми канонами поэтического письма, используя то технику ненарочитой стилизации и утончённой аллюзии, то реминисцируя и цитируя любимых поэтов.

«Сад сходящихся тропок», книга двухсот одиннадцати стихотворений, представляет собой бенефис одного жанра - верлибра, осуществлённого в аристократической форме: «корона» сонетов.
Поэт превращается в рыцаря белого сонета, даёт обет служить только ему и отрекается на это время (книга сонетов написана за четыре месяца!) от своих былых привязанностей к другим поэтическим амплуа.
Взяв на вооружение все свои навыки, литературную искушённость и «эклектичный» стиль, воинственный поэт отправляется в дальний поход, ведь

Творчество -
Жаркая мельница слов,
С которой сражается вечно поэт.

(№ 196)

Название книги отсылает нас к рассказу Хорхе Луиса Борхеса «Сад расходящихся тропок», из которого А. Крестовиковский позаимствовал концепцию времени. «Оставляю разным (но не всем) будущим временам мой сад расходящихся тропок».
Тема времени - одна из магистральных в творчестве Крестовиковского, и архетип «время» наряду с архетипами «паук», «ветер», «облака» - символы-поплавки в турбулентном потоке его поэтики.
Однако, так как книга поэта называется «Сад сходящихся тропок», то можно сказать, что протокатегорией в поэтике выступает дуальная пара Хроноса-Мнемозины, находящихся в состоянии вечной дуэли друг с другом.

Сквозь постоянство памяти
Тянутся тонкие нити
К картинам Дали.
Девушка, застывшая у окна,

Смотрит на море,
Где тонет белёсый парус.
Медленно солнце восходит.
Но снится ей сон,

Навеянный полётом пчелы.
Затонуло в тумане заката
Распятье Гала.

И душа испарилась из тела,
Оставив, как оболочки,
Растекающиеся циферблаты часов.

(№ 75)

Ведь память - это всегда движение вспять, в направлении противоположном времени, каким бы оно (время) не было - непрерывным, дискретным, изотропным, циклическим, параллельным самому себе… Память - то, что противится времени и не хочет, чтобы иссякла жизнь и «свобода верлибра». Память - это беседка, к которой сходятся тропы и аллеи сада, беседка, в которой человек беседует с самим собой…
«Сад сходящихся тропок» - очень зримое определение геометрически расчерченной структуры венков сонетов, где каждая строчка - аллея или дорожка, а сами верлибры - газоны и клумбы разноцветных метафор.
Цикличность, лабиринтность книги позволяет оказаться на той или иной заглавной тропинке по несколько раз, испытав загадочное чувство синхронности разномоментных событий, «ведь всё это уже было со мной, но когда-то раньше, и я чувствую, что это ещё повторится опять».
Читатель-следопыт в поисках утраченного времени или просто, преисполненный охотой к новым сопереживаниям, отправляется с поэтом-рыцарем-садовником в увлекательную прогулку, где ему уготованы встречи с диковинными животными: «солнцем-жирафом» и «солнцем-медведем», с «ветром-воином» и «городом-мальстремом», любознательный путник попадёт в «геометрический рай Пикассо» и в «вихрь горячих мазков Ван Гога», он увидит «кривоногого крестьянина, погоняющего вола», и «грузчика Эсхила, несущего на бренных плечах древо трагедии», он послушает проповедь Франциска птичьей пастве и сыграет на «море-рояле, в котором заперта пума».
Плутая по лабиринту-спирали, каждый читатель протаптывает свою тропу - даёт собственное истолкование поэтических образов, которое будет тем ценнее, чем больше оно совпадёт с авторским.
А. Крестовиковскому удалось осуществить в своей книге то, что у Борхеса представлено как идея бесконечного романа. Ему удалось создать многомерный поэтический мегообраз Хроноса-Мнемозины, заключающий в себе голографически-портативные картины целых эпох, течений в живописи и поэзию как одну великолепную цитату. Замкнутый сам на себя, внутренне разветвлённый и самоорганизующийся мегообраз Хроноса-Мнемозины не имеет линейного окончания, который имеют сюжетные формы.
Сходящиеся и расходящиеся тропы (выразительные средства) приводят читателя к созерцанию созданной поэтом «империи»: миражей-ландшафтов природы, в которые инкрустированы призраки сбежавших из музеев картин, материализующиеся через художественное слово и выдержанную от сонета к сонету перечислительно-медитативную интонацию.
Определив тему времени-памяти как центральную, попробуем проследить, как она формообразовывает и структурирует многомерное пространство поэтического текста. Условно можно назвать два способа развития темы Хроноса-Мнемозины: явный и опосредованный.
1. Явный - это когда поэт открыто манифестирует своё переживание текучести и энтропичности жизни:

Растекающиеся циферблаты часов
Кисло-сладкими леденцами
Тают во рту у времени.
Стрелки режут язык,

Как длинные караваны,
Разошедшиеся в пустыне

(№ 76)

Чистую длительность,
Мёда струю,
Тёплое золото воздуха
Тянет медленно

Время-пчела.
Розоватые соты заката
Источают
Ночной аромат.

(№ 78)

Лодка Харона
Качается на волнах,
Словно люлька,
В которой уснула душа.

(№ 128)

Держит прожорливый Хронос в руке
Огрызок державного яблока -
Тысячелетье.

(№ 147)

2. Неявный способ развития темы времени-памяти заключается в использовании таких синтаксических и морфологических средств языка, которые в своём чередовании рождают ощущение монотонности, цикличности или статики человеческого настроения.
Из всего многообразия можно выделить следующие: частое использование номинативных предложений, риторические восклицания на «О», безглаголье, пробуксовка метафоры, факториал сравнения, образы-константы.
Остановимся на них чуть подробнее.
а) Номинативные предложения - это как бы констатация неизменного, иллюзия покоя; время, как функция, присутствует только в акте произношения, но выносится за скобки, за ореол образа.
Номинативные предложения - это попытка преодоления времени, игнорирование его, создание таких ситуаций, где его тирания сведена к минимуму.

Вечер. Сосны. Закат.

(№ 164)

Соло солнца. Сонет.

(№ 181)

Осень. Птичий клин…

(№ 1)

Мера! Закон!
Море и небо!

(№ 26)

Воспоминание.
Клетка. Открытая дверца.

(№ 47)

б) Риторическое восклицание, неизменно начинающееся протяжной буквой «О», где «О-О» - сама по себе «чистая длительность».

О, часы одинокие духа!

(№ 38)

О, как тихо
Струится музыка
Жизни!

(№ 8)

О, как молится Богу лягушка

В сухой желтизне тростника!

(№ 151)

О, древний закат Европы,
Воспетый Траклем и Шпенглером!

(№ 125)

Мерное повторение риторического восклицания на «О» создаёт эффект маятника настроения. Грустная сентиментальность, кроткая жалоба, мольба и смирение лирического героя - тот эмоциональный гольфстрим, в который много раз попадает читатель, думая в смутной надежде опровергнуть Гераклита, ведь память позволяет нам многотысячно переживать одни и те же состояния. Но тщетно, время и здесь побеждает паука, ведь маятник - индикатор, счётчик секунд, время опять напомнило о своей неустранимости.

в) Безглаголье.

Время выявляет себя в действии или рефлексии. В бытии покоящихся предметов царствует забытье. Создание образов в статике, упор на предмет, как вещь в себе, тяготение к сложносоставным именам существительным - сиамским близнецам смысла - ещё один способ выразительности поэтики Крестовиковского.

«Варвары-ветры», «туча-гора», «звёзды-скрипки», «солнце-жираф».

Но особенно интересны образы-тройники:

«Лира-луна-черепаха», «город-сердце-гитара», «небо-корабль-земля», «ветер-мастер-Страдивари», «луна-саксофон-леденец», «музыкостихокартина».

Имена существительные, как в зеркалах трельяжа, отражаются друг в друге, ища всё новые ракурсы и оттенки смысла, накапливаясь в своём неожиданном сожительстве в некую кунсткамеру образов, а поэт демонстрирует, как виртуозно и долго он может обходиться без глаголов.

г) Белка - метафора в колесе смысла.

Страх времени - страх перед неизвестностью. Будущее располагает события по своему усмотрению.
Если метафорический ряд предопределён, значит, время попалось в силки образа, стало неопасным, потому что всё бытие стиха детерминировано поэтом (неожиданности исключены).
Стихотворение вращается вокруг своей смысловой оси, образы повторяются, внимание замкнуто на единственный ключевой образ, прекрасное мгновение поймано, а время, словно остановилось в «застывшем бредене»:

Моря лиловый мозг,
Очи карих озёр,
Зелёное сердце леса,
Чёрные волосы туч…

(№ 15)

Это анатомико-пейзажный метафорический ряд, или:

Озеро -

Блестящая селезёнка,
Слезящаяся на солнце.
Горло -
Скользкое русло оврага.

Печень - поляна,
Полная крупной черники.
Время-хирург наложило на тело леса

Узкие швы тропинок…

(№ 127)

Мысль, как белка, намеренно помещается в механическое колесо образов, она толкается, бежит, но остаётся на месте. Движения нет, и у времени отняты внешние признаки.
Реализация метафоры - это ещё один способ осуществления поэтического провидения поэта. Образы скреплены и логически выводимы друг из друга. Поэт приносит транс в жертву транспорту.

Солнце - рыжий медведь,

Вылезший из берлоги, -
Разгуливает по лесу
И время пьёт.

(№ 109)

д) «Поэзия - лес соответствий».

Слова спешат сравниться (сравняться?) друг с другом, чтобы построить «крепости» и «пирамиды» образов, выдержать осаду времени. Союзы «как», «словно», «как будто» и тире - подвесные мостки, перекидываемые поэтом от слова к слову снова и снова.

На рифы красных кораллов
Набегает белая пена сравнений…

(№ 141)

Пирамида,
Как солнце,
Рассыпалась на закате
Треугольными глыбами ночи.

(№ 50)

Вечнозелёные кроны деревьев
Шуршат, словно доллары,
На шикарном прилавке неба.

(№ 154)

Ночь -

Чёрная кошка,
Поймавшая
В чёрной сети луну.

(№ 87)

Но увы -

Кончилось время
Игрушечных пирамид.

(№ 121)

е) Цикличность времени, «вечное возвращение» - в повторении образов-констант. Например:

«Облака - это азбука Бога, раскрашенная Рембо», - «палитра художника, рисующего солнечные акварели», - «россыпь хрупких подснежников», - «молочный коктейль», - «дети, играющие в лапту», - «подводы с зерном» и «стружка».

«Облака» (как и «время», «паук», «ветер») - некие поплавки смысла в акватории эмоций. В частом использовании и намеренном повторении образов-констант опять слышится механический скрип деревянного колеса времени. А стихи, словно наряжены в назойливый камзол маньеризма, но ведь поэт предупредил нас, что «Иссякла свобода верлибра».
Если так много образов сравниваются с опорным «облака», то значит, они могут дать ответвления и сравниться между собой, умножая выразительность текста.
А. Крестовиковский рационален в форме и эмоционален в содержании. Его поэтическая фраза представляет собой негатив смысла, который через эмпирическое сопереживание должен проявить читатель.
В стихах Крестовиковского отсутствует афористичность, формульность, поговорчатость. Зато присутствует в изобилии изобразительность, живописность, зримость. Даже свои настроения поэт охотней передаёт через описание природы, чем напрямую говоря о том, что ему грустно или весело.
Стихи поэта - фрагментарная история искусств, передаваемая через поэтическое слово.
Меня не покидает стойкое чувство, что рождению стихотворения в сознании поэта предшествуют яркие видения и миражи, а только потом появляется гул, рокот и ритм. Именно поэтому так легко сравнивать верлибры А. Крестовиковского с картинами. Иногда это мягкая послушная акварель, иногда нервный супрематический бурелом, иногда пышное розовощёкое барокко, иногда изысканная, чуть чопорная графика.
Интересно проанализировать пограничные переходные формы, когда пейзаж видоизменяется в натюрморт, «Нью-Йорк превращается в картину Леже», «чудовища облаков - в каменных демонов, как на картинах Врубеля», а элегическое настроение представляет собой описание любимой картины.

И время пьёт
Облака,
Как молочный коктейль
Со взбитыми сливками.

Тонут в небе,
Как будто в бокале на дне,
Синие ягоды -
Сизые голуби.

Кружок солнца застрял,
Как ломтик лимона,
В коричневом облаке.

Соломинкой тонкой
Время мешает молочный коктейль -
Помутившийся воздух.

(№ 110)

Здесь метафорический центр - «облака, как молочный коктейль», а остальные образы - суть расходящиеся вокруг него концентрические кольца, делающие стихотворение похожим на Сатурн.
«Облака» - атрибут пейзажа, «коктейль» - атрибут натюрморта, сливаясь в метафоре, они создают одномоментный образ живой и неживой природы, перламутровость настроения, внезапный смысловой всплеск и ощущение зыбкости наступившего было умиротворения.
А вот строки, предполагающие цепные ассоциации:

Рококо облаков
Треплет ветер,
Как будто причёски

Гуляющих в парке задумчивых дам.
Тени узеньких лодок
Качаются на волнах.

(№ 98)

Читатель свободен представить себе эпоху рококо в стиле Буше или Ватто, Сомова или Борисова-Мусатова, рисовать свою «музыкостихокартину».
Порой саму действительность поэт видит, как материализацию картин любимых художников:

Троллейбуса
Супрематический
Гроб,

Словно профиль
Пространства,
Сковал чёрный саван.

(№ 114)

Давно известно, что современный культурарий находится в положении человека, получившего огромное наследство (знание, традиции, искусство), которое следует сберечь и преумножить, а иногда так хочется промотать, избавиться от памяти жанра и инерции ритмов.
Сам процесс сбережения литературы является занятием кропотливым и творческим. Поэтому так развился в двадцатом веке жанр комментария, примечания, ремарки.
Поэзия окончательно превращается в цитату, как таковую, и, может быть, это - тотальная данность языка, и современный литератор в состоянии писать только эпилоги и апокрифы, а «паук-крестовик», взгромоздивший на крошечную спинку крест мировой культуры, «склеит кровью своей позвонки второго и третьего тысячелетий».
Творческий приём «Сада сходящихся тропок» есть цитирование прямое, переиначенное или комбинированное.

Прибой,

Выпекающий волны,
Как вафли,
Катит на берег ветер.

(№ 69)

Или

Двинулась Совесть-громада,
Как тайный щелчок
Двух сдавленных льдинок
В сознанье поэта…


(№ 189)

Читатель всё время остаётся начеку и угадывает в незнакомых строчках А. Крестовиковского известные, чуть забытые или новые, но интуитивно разоблачённые, как заимствованные, строки других поэтов.
Это создаёт эффект открытости и ауканья. Кажется, лёгкое волнистое эхо пронизывает все стихи. Эхо, принесённое то «ветром с Востока», то авторским восторгом от Тракля, Рильке, Пастернака, Маяковского, Мандельштама и многих других.
Паук-крестовик надёргал с мира поэзии по нитке, смешал их со своей краской и из получившейся меланжевой пряжи ткёт причудливые узоры, мастерит сонеты-аппликации.
Антикварность поэта удивительно уравновешена его «тварностью».
Поэт счастливым образом избежал участи превращения в урбанистического мозгляка, он любит, глубоко чувствует природу и, живописуя её, вибрирует каждым фибром верлибра.

Бьёт в литавры тёмные лето.

На грядке, умытой дождём и солнцем,
Пунцовеет щека редиски,
И небо в истоме подносит к ноздрям
Шершаво-пупырчатый огурец.

О, комариная песня лета!
Рядовой эполет лопуха
Превратился в майорский погон,

На который взобрался по нитке
Большой крестовик, изнывающий от жары
Рядом в тенётах.

(№ 175)

О, как бережно и нежно поэт относится к слову и миру, как любовно нанизывает образ на образ и неторопливо перебирает «паучьими» пальцами бусинки драгоценных чёток. Как он чтит Эвфонию, как искусно владеет аллитерациями и паронимической звукописью, полифонически аранжируя оранжерею взращённых образов:

Из кубиков красных заката
День построил
Воздушный гараж,
Выкатив в небо

Лимузин
Лимонной луны.

(№ 52)

Или

И ветер в фетровой шляпе
Беседует с Фетом за флоксами шахмат…

(№ 184)

Поэт исполнил обет, данный жанру верлибра, и последний двухсот одиннадцатый сонет есть возвращение к началу, последний круг «паутины».
В моём начале - мой конец?
Верлибр коронован, обряд совершён.

Соло солнца. Сонет

(№ 211)

Два последних номинативных предложения звучат в унисон и приносят сон, забытье, умиротворение.
Неужели время всегда побеждает паука, а Хронос одолевает Мнемозину? Как остроумно заметил один философ, время и пространство суть только способы интерпретаций мира, суть только формы памятования. Метафизика дарит нам надежду. Поединок ещё не окончен. Поэт-паук побеждает прожорливого Хроноса, опрокидывает урну Сатурна всякий раз, когда «померившись кистью с солнцем, вписывает в Божью книгу страницу».

1997г. Татьяна Медведева